|
Формы российского управления поляками чеченцами, грузинами и литовцами по неясным причинам развиваются, изменяются: империя ведет; себя не очень понятно, бывает — и неизвестно почему — то сонной и вялой, то грозной и голодной, как зверь, что выходит, из норы и выпускает когти, а потом дремлет, позволяет выжить и даже ожить своим жертвам, чтобы немного позже неожиданно снова мучить, убивать». Наконец, известный лидер правых говорит, что «поддержка имперского статуса России коренится в политической традиции этой страны и никогда не подвергнется изменению». Таким образом, это не является спором о ценностях, борьбой идей (христианство — атеистический коммунизм), но фатально неизбежной конфронтацией двух непримиримых враждебных «рас» — двух этносов.
Парадоксально, но отсутствие непосредственной «физической» угрозы после 1989 года не разрядило напряжения и недоверия, не ослабило чувства страха. Поляки, как и евреи, считая себя Народом Обиженным par excellence, может быть, ожидали однозначных жестов покаяния со стороны российского народа и его новых властей? За годы унижений, возможно, ожидались демонстративные признаки раскаяния: какое-нибудь общероссийское просим прощения? Однако с такими актами морального возмещения, а следовательно, общенародного покаяния, как денацификация в постгитлеровской Германии, а также с актами материальной репарации — за ущербы, причиненные коммунизмом, — ни новые постсоветские власти, ни российское общественное мнение совсем не спешили.
Зато в прессе хватало голосов, обвиняющих поляков в черной неблагодарности за освобождение от гитлеровского ига. Эти высказывания польские средства массовой информации иногда цитировали как доказательство настойчивой антипольскости россиян, редко вникая в сложные проблемы российского общества, которое с большим трудом после многих десятилетий идеологической отравы выкарабкивалось из-под развалин старой системы, общества nota bene, считающего себя скорее жертвой большевистского насилия и геноцида, чем исполнителем коммунистических преступлений в покоренных странах, и, таким образом, иначе, чем немцы, трактующего вопрос собственной вины и ответственности за прошлое.
Не пришла ли пора спуститься со своей высокой колокольни высочайших и благороднейших идеалов на свою же грешную и многострадальную землю сложной и неосознанной реальности? Не пора ли, стоя на этой родной российской земле, постараться понять других, не вторгаясь на их земли и не навязывая им свои идеи и свое присутствие? Не пора ли при этом хотя бы постараться увидеть себя и их глазами? Это поможет лучше понять других. А поняв других, не поймем ли мы и самих себя - если не умом (что по Тютчеву невозможно, и он, наверное, проникновенно осознавая русский менталитет, прав), то чувством, состраданием, болью, что так сродни русскому народному милосердию, русской народной душе, русскому народному характеру. Но не властям России, не российским правителям, не российскому государству: они никогда свой народ не жалели. Свой! А что же говорить о других?
|
