|
«Ищу сынишку, Веслава Гротта, в возрасте год пять месяцев. 7 августа 1944 года на ул. Хлодной немец отнял его у отца и отдал посторонней женщине. Мальчик светловолосый, черноглазый. На нем были две маечки, рубашонка в голубую и белую полоску, синяя вязаная кофточка. Ждем известий по адресу Прага, Радзиминская 51, кв. 9, Владислав Грот».
Возвращение варшавян к жизни шло своим чередом: «Всех варшавских футболистов просим явиться в Управление милиции по адресу Таргувек, Ошмянская 23, спортивный отдел». Объявления пахли рыночными отношениями и послевоенным бедствием:
«Продам красную и белую материю, пригодную на государственные флаги. Кавенчинская 18, кв. 10».
Повседневная газетная информация складывается в летопись восстановления. На протяжении многих месяцев 1945 года в ней упорно повторяется слово «первый». Первый мост на Висле. Первая освещенная улица. Первая вода из крана. Первая автомашина для пожарников, которым до этого приходилось нести свою службу пешком. Первая театральная премьера в левобережной Варшаве – «Девичьи обеты» Александра Фредро. Первый восстановленный дом. И первый варшавский магазин. Какой? Цветочный. В этом поразительном возрождении города слились воедино огромные организационные усилия всего народа и вдохновенное горение каждого, кто вопреки развалинам верил и чувствовал, что Варшава жива.
Сомневающимся в том, что Варшава опять жива, ответила Мария Домбровская. Писательница вспоминала, как в феврале 1945 года она, побывав в Варшаве, встретилась потом с людьми, тревожно ждавшими вестей: «Они стали приходить один за другим, нетерпеливо и жадно расспрашивая о Варшаве. Ведь я одной из первых отправилась туда и была, пожалуй, первой, вернувшейся оттуда. Кто-то спросил со злобным отчаянием:
– Ну что? Мертвецкая, да?
Я почувствовала обиду и стыд, точно при мне оскорбили близкого человека.
– Варшава?! – крикнула я. – Варшава – это сама жизнь, а ни какая не мертвецкая.
Варшава? Нет в мире города живее»
|
